О прошлом, нынешнем и будущем русской литературы, о книгах видимых и невидимых расскажет издатель «Редакция Елены Шубиной» Елена Шубина, издательство «АСТ».
Есть общее мнение, которое объединяет даже либералов и консерваторов: еще никогда за 200 лет русская литература не была так слаба, как с 1991 по 2010 год. Отсутствие масштаба, нет крупных личностей… Парадокс: самое свободное в политическом смысле время в России дало такой ничтожный культурный результат.Но давайте вспомним начало 90-х. Писатели тогда были в трудной ситуации, если иметь в виду, что литература и читатель не живут в отдельных, не сообщающихся анклавах. Джеймс Вуд, американский критик, один из своих сборников назвал The nearest thing to life – «Самая близкая к жизни вещь». Литература имеется в виду. Очень чувствительная, надо сказать, вещь. Натан Эйдельман в одной из своих книг заметил: для того, чтобы появились великие писатели ХIХ века, сначала должен был появиться заинтересованный читатель, который не пройдет небрежно мимо. Вы вспомните: интерес к современной прозе в те годы заслонил процесс «возвращения имен», произведений, «снятых с полки», подцензурной классики, русского зарубежья и так далее. Ну, я уже не говорю о том, что сама «эпоха перемен» требовала некоторой дистанции, осмысления. А публицистика – вот она, рядом, яркая, провокативная. Да и вообще жизнь в известном смысле брала реванш у литературы. Я не хочу сказать, что прозы не было совсем, но все-таки чувство растерянности преобладало, да и многие новые издатели, кроме «Вагриуса», пожалуй, не смотрели в эту сторону, увлеченные осваиванием хлынувшего потока переводной доконвенционной (читай – дешевой) беллетристики: эти книги везли в Россию ящиками, переводы стоили копейки. А потом, в начале 2000-х, все как-то заработало, видимо, обозначился этот самый запрос от читателя. Пелевин продолжал удивлять, появились романы Михаила Шишкина, Алексея Иванова, нового Кабакова, Александра Терехова, Ольги Славниковой, Павла Крусанова… Если я буду сейчас называть все значимые, на мой взгляд, имена – это будет немаленький список. Так что я не сторонница этого алармистского взгляда про «ничтожный культурный результат». Тем более сейчас, в последнее десятилетие. Меня он даже возмущает. Честнее говорить о том, что закрываются книжные магазины и библиотеки, что книжная культура находится в кризисной точке и держится за счет энтузиастов, но это уже другая тема.
Сейчас происходят интересные вещи, которые говорят о психологическом состоянии писателя — читателя. Ну, вот уже не раз зафиксированный удивительный литературный феномен. Самые современные и востребованные тексты – романы, построенные на историческом материале, которые историческими романами тем не менее не являются. Тексты очень разные, но их, похоже, объединяет попытка понять, что происходит «здесь и сейчас» через ближний или дальний исторический контекст, который позволяет говорить о каких-то вещах более прямо. Historical fiction – так можно назвать.
Я как издатель тоже чувствую недостаточность, условно говоря, «трифоновской линии». Более того, я и от читателей слышу, что им не хватает чувства собеседника в прозе, типа «давайте поговорим про нас», а не про начало века, раскулачивание, Соловки, войну… Хватит уже анализировать прошлое, говорят они, мы устали над ним плакать. Хочется уже повернуть голову и прочитать что-то типа «Другой жизни», узнать себя в героях романа. Я-то со своим погружением в множество текстов трифоновскую линию узнаю: в героях Сергея Кузнецова («Хоровод воды»), «Матиссе» Иличевского – такой вполне себе дауншифтинг, или, как раньше говорили, «внутренняя эмиграция», желание не участвовать, устраниться, последователи Гриши Реброва и Сергея Троицкого. Трифонов писал изнутри такого «интеллигентского гетто», где герои и читатели узнавали друг друга по жесту, по слову. Я не уверена, что сейчас есть какой-то общий тип рефлексии современного интеллигента. Но настроение постепенно сближается с тем, середины 70-х.
Есть такое философское допущение, что самой современности больше нет. Человек «потерял» время, он больше не чувствует время. То есть это проблема не столько литературы, сколько самой жизни, мироощущения. Это было бы уместно обсудить на конференции Премии Пятигорского, я полагаю. Михаил Шишкин (особенно), Евгений Водолазкин, отчасти Владимир Шаров открыто говорят, что это их художественный постулат.
Второе обобщение: писатель перестал быть общественной фигурой, он больше не высказывается, не подписывает писем, не выступает, не имеет гражданской позиции, за исключением Акунина и Быкова. Напротив, писатель сознательно замкнулся в своей скорлупе и там пребывает… Потому что вокруг слишком много политики, слишком много агрессии с обеих сторон, слишком много Facebook, понятие частной жизни уже превратилось в ничто. Мне это желание держаться подальше от сферы публичности нравится.
В издательской жизни ведь важно: правильно определить, какой должен быть первый тираж, для кого он предназначен. И тут случаются удивительные истории – скажем, с «Лавром» Водолазкина. Я, когда принимала решение об издании, думала: это я делаю для себя, для «узкого круга». Ну, подумайте сами, герой – какой-то там средневековый целитель, автор – филолог, странный язык, смесь древнерусского с пацанским… Книга покорила своей изобретательностью, серьезностью и легкостью одновременно. Оказалось, мы недооценили читателя: вот уже три года число поклонников растет. И «Авиатор» прекрасно продается. Недавний пример – Гузель Яхина с «Зулейхой», мы постоянно допечатываем роман. Совершенно неизвестный писатель, дебют – и такой успех. Отмечу – еще ДО получения этими авторами премий, которые, конечно, в известном смысле подстегивают интерес, но только в известной степени. Главное – чтобы читатель п о л ю б и л. Сарафанное радио часто работает лучше любого пиара, наша главная задача – чтобы книга не стала невидимкой.
Тираж – это лишь вопрос стратегии. У нас, конечно, должны быть бестселлеры, я стараюсь их угадать, но я могу совершенно сознательно дать добро книге, которая будет иметь свои 3 тысячи экземпляров, и не более, но она совершенно необходима.
Литература должна двигаться, потому что автор талантлив и у него свой взгляд на мир. Адекватный его художественному миру язык, оригинальный сюжет, живые герои. Потому что у него интересная концепция жизни и наше дело представить ее, дать возможность диалога. Причем тут речь может идти и о «классиках» – ну как можно не издать, например, любой новый роман Владимира Шарова, – и о новых именах. Поверьте, сейчас все издатели ищут новую прозу, готовы рисковать. Я думаю, это стало особенно заметно уже в первое пятилетие 2000-х, где-то начиная с 2005 года.
Существует такое представление, что сборник рассказов очень трудно вывести на книжный рынок, особенно если писатель неизвестен или недостаточно популярен. Увы, отчасти это так. Основную тяготу публикаций малой формы несут на себе журналы – и «толстяки», и «условно глянцевые». Кстати, ничего странного в этом нет. В журнале Vogue испокон веку с удовольствием печатали свои новеллы самые модные писатели. У нас великолепные новеллисты – Татьяна Толстая, Улицкая (она начинала именно с рассказов и продолжает их писать и сейчас), та же Матвеева, Юрий Буйда, Майя Кучерская…
Язык всегда – независимо от желания автора – главный герой художественного произведения, он же и инструмент. Если автор с ним недостаточно «играет», значит, он не нашел адекватный его художественной задаче язык. Данилов – прекрасный стилист, он завораживает словесной игрой, но тут его подстерегает и опасность – правила игры иногда нужно менять, пробовать другие ходы, он это сможет, я надеюсь. Вы забыли упомянуть еще Михаила Шишкина. Мы как раз сейчас выпускаем книгу его эссе, очень интересных, где он собственно о языке и размышляет…
Хорошая беллетристика и высоколобая проза не разделена демаркационной линией. Сейчас действительно есть потребность в описании некоторой простоты существования, которую я необязательно назвала бы линейным повествованием. Это скорее возвращение к трифоновским «мелочам», подробностям жизни, к «здесь и сейчас». Сериалы… Есть «мыло», мы о них не говорим, это действительно не наше, но есть «драматические сериалы» (название стащила у Алексея Иванова), которые прекрасно соотносятся с хорошей прозой.
Мы потеряли только сегмент «семейного книжного шкафа», доступ к которому открывался раньше, чем доступ к телевизору… Или компьютеру… Когда-то само наличие в доме этого шкафа уже воспитывало потенциального читателя. Но на вопрос книга или электронная версия, я отвечу тупо: в каждом из способов чтения есть своя логика. Пусть хоть электронная версия, хоть смартфон – лишь бы только читали.
«Может ли человек существовать без книг?.. Если трезво посмотреть на ситуацию, может, наверное. Но человек, не прошедший путь чтения, – это человек без воображения.»
Ну вот если трезво посмотреть на ситуацию, может, наверное. Но человек, не прошедший путь чтения, – это в известном смысле человек без воображения. А это трудно. В жизни всегда случаются ситуации, которые решаются легче, если ты способен подключить другой опыт. Не из учебников или даже не из разговора с другом. У литературы есть свои внутренние задачи, но там, где нужно принять тонкое, интуитивное решение, она – твой собеседник, помощник. Причем, в отличие от музыки и живописи, словесное искусство – это более прямой канал к чужому опыту и пониманию другого. Помните в начале нашего разговора: «Самая близкая к жизни вещь».
Источник: http://novostiliteratury.ru/2016/12/intervyu/elena-shubina-chitatelyu-ne-xvataet-sobesednika/
Сейчас происходят интересные вещи, которые говорят о психологическом состоянии писателя — читателя. Ну, вот уже не раз зафиксированный удивительный литературный феномен. Самые современные и востребованные тексты – романы, построенные на историческом материале, которые историческими романами тем не менее не являются. Тексты очень разные, но их, похоже, объединяет попытка понять, что происходит «здесь и сейчас» через ближний или дальний исторический контекст, который позволяет говорить о каких-то вещах более прямо. Historical fiction – так можно назвать.
Есть такое философское допущение, что самой современности больше нет. Человек «потерял» время, он больше не чувствует время. То есть это проблема не столько литературы, сколько самой жизни, мироощущения. Это было бы уместно обсудить на конференции Премии Пятигорского, я полагаю. Михаил Шишкин (особенно), Евгений Водолазкин, отчасти Владимир Шаров открыто говорят, что это их художественный постулат.
Второе обобщение: писатель перестал быть общественной фигурой, он больше не высказывается, не подписывает писем, не выступает, не имеет гражданской позиции, за исключением Акунина и Быкова. Напротив, писатель сознательно замкнулся в своей скорлупе и там пребывает… Потому что вокруг слишком много политики, слишком много агрессии с обеих сторон, слишком много Facebook, понятие частной жизни уже превратилось в ничто. Мне это желание держаться подальше от сферы публичности нравится.
Тираж – это лишь вопрос стратегии. У нас, конечно, должны быть бестселлеры, я стараюсь их угадать, но я могу совершенно сознательно дать добро книге, которая будет иметь свои 3 тысячи экземпляров, и не более, но она совершенно необходима.
Литература должна двигаться, потому что автор талантлив и у него свой взгляд на мир. Адекватный его художественному миру язык, оригинальный сюжет, живые герои. Потому что у него интересная концепция жизни и наше дело представить ее, дать возможность диалога. Причем тут речь может идти и о «классиках» – ну как можно не издать, например, любой новый роман Владимира Шарова, – и о новых именах. Поверьте, сейчас все издатели ищут новую прозу, готовы рисковать. Я думаю, это стало особенно заметно уже в первое пятилетие 2000-х, где-то начиная с 2005 года.
Существует такое представление, что сборник рассказов очень трудно вывести на книжный рынок, особенно если писатель неизвестен или недостаточно популярен. Увы, отчасти это так. Основную тяготу публикаций малой формы несут на себе журналы – и «толстяки», и «условно глянцевые». Кстати, ничего странного в этом нет. В журнале Vogue испокон веку с удовольствием печатали свои новеллы самые модные писатели. У нас великолепные новеллисты – Татьяна Толстая, Улицкая (она начинала именно с рассказов и продолжает их писать и сейчас), та же Матвеева, Юрий Буйда, Майя Кучерская…
Язык всегда – независимо от желания автора – главный герой художественного произведения, он же и инструмент. Если автор с ним недостаточно «играет», значит, он не нашел адекватный его художественной задаче язык. Данилов – прекрасный стилист, он завораживает словесной игрой, но тут его подстерегает и опасность – правила игры иногда нужно менять, пробовать другие ходы, он это сможет, я надеюсь. Вы забыли упомянуть еще Михаила Шишкина. Мы как раз сейчас выпускаем книгу его эссе, очень интересных, где он собственно о языке и размышляет…
Мы потеряли только сегмент «семейного книжного шкафа», доступ к которому открывался раньше, чем доступ к телевизору… Или компьютеру… Когда-то само наличие в доме этого шкафа уже воспитывало потенциального читателя. Но на вопрос книга или электронная версия, я отвечу тупо: в каждом из способов чтения есть своя логика. Пусть хоть электронная версия, хоть смартфон – лишь бы только читали.
«Может ли человек существовать без книг?.. Если трезво посмотреть на ситуацию, может, наверное. Но человек, не прошедший путь чтения, – это человек без воображения.»
Ну вот если трезво посмотреть на ситуацию, может, наверное. Но человек, не прошедший путь чтения, – это в известном смысле человек без воображения. А это трудно. В жизни всегда случаются ситуации, которые решаются легче, если ты способен подключить другой опыт. Не из учебников или даже не из разговора с другом. У литературы есть свои внутренние задачи, но там, где нужно принять тонкое, интуитивное решение, она – твой собеседник, помощник. Причем, в отличие от музыки и живописи, словесное искусство – это более прямой канал к чужому опыту и пониманию другого. Помните в начале нашего разговора: «Самая близкая к жизни вещь».
Источник: http://novostiliteratury.ru/2016/12/intervyu/elena-shubina-chitatelyu-ne-xvataet-sobesednika/
Комментариев нет:
Отправить комментарий